Автор: Konstantin Enskiy
Пара предновогодних месяцев была самым удивительным опытом путешествий. Они прошли в зимней Амурской тайге с местными охотниками-промысловиками, чьи традиции добычи пушного зверя не менялись, пожалуй со времен изобретения пороха и появления огнестрельного оружия. Двухсоткилометровая отдаленность от ближайшей дороги придавала всему мероприятию особую остроту ощущений. Такого удовлетворения путешествием я не испытывал никогда, и уже, кажется, ничего более удивительного произойти не может.
Идея попасть в зимнюю тайгу преследовала меня уже несколько лет и не давала покоя, мотивируя постоянно искать информацию о возможности посещения нетуристическими способами. Я давно убедился в правильности одного парадокса – там, где есть туристы, мало чего интересного, как нет ничего интересного в искусственном для ценителя природы.
Получение информации об амурской тайге дистанционно достаточно затруднительно в силу ряда причин. Во-первых, охотники-промысловики – очень закрытая категория людей, да еще и одиночек, не желающих привлекать к себе дополнительное внимание, ведь промысел – это хлеб их семей. И если даже вам по секрету сообщат их имя и телефон – никто разговаривать не будет, а скорее, воспользуются своим излюбленным приемом – прикинуться дурачком. В этой среде даже сын охотника, после совершеннолетия или женитьбы, старается стать самостоятельным и ходить в тайгу один.
Во-вторых, любой охотучасток – это достаточно дорогая инфраструктура, и даже ложка в тайге будет стоить в сотни раз дороже, что уж говорить о мини-генераторе, запчастях для снегохода или полноценной русской бане в таком суровом и труднодоступном месте. Эту инфраструктуру оберегают как зеницу ока от браконьеров и разного рода мародеров, а еще строже – от соседей по охотугодьям. Кто вы и под какой маской ходите – никто разбираться не будет, слишком велики риски.
В-третьих, даже если вы и сможете убедить кого-нибудь в своей безобидности и открытых намерениях, то будет невероятно трудно замотивировать взять вас с собой. Помимо вышеперечисленного к рискам добавится и дополнительная ответственность за городского неженку в зимнем лесу. И это не просто слова: насколько вы слабы по сравнению с промысловиками, поймете очень быстро. А такие риски в тайге, при температуре от -10 до -60, на удалении от цивилизации и медицинской помощи более 200 километров могут привести к потере здоровья или жизни.
У промысловиков есть такое выражение – у охотника день год кормит. Убедить их деньгами будет очень сложно, хотя бы потому, что доход от пушнины намного выше возни и потери времени с городским жителем. Еще одним из серьезных вопросов являются ваша коммуникабельность и психологическая устойчивость: тайга чем-то напоминает открытый космос, точнее, космическую станцию, где два человека вынужденно сосуществуют в очень замкнутом и изолированном от цивилизации пространстве. При этом в тайге у обоих есть оружие и нет камер слежения и записывающей аппаратуры; нет вообще никаких сдерживающих факторов, а какой дьявол кроется, вы и сами можете не знать, и охотники это понимают.
Поиск информации и контактов затрудняло еще и то, что подавляющее большинство интересующих меня людей не используют интернета, а иногда вообще какие-либо средства связи. И только осознание ментальности этих мест привело меня к решению, что необходимо ехать вслепую и искать там рекомендателей. Эти земли были золотоносными, и золотодобытчики со всей России и Китая тянулись сюда, а за ними и лихоимцы с каторжанами. Что наложило отпечаток на менталитет местных: на приезжих просто не обращают никакого внимания, и даже капли интереса к своей персоне вы тут не увидите. Проявление же любопытства от приезжего воспринимается с осторожностью и опаской, а заслужить дружбу тут невероятно сложно, но если тебя приняли, то это на всю жизнь, и преданнее друзей больше не найдете нигде.
Но несмотря на сложности, все возможно. И мне улыбнулась удача. Как я и предполагал, помог только личный контакт. Уговаривая моего нового знакомого Трофима, старшего научного сотрудника местного заповедника, поручиться за меня охотникам, я с удивлением обнаружил, что он сам является владельцем 500 тысяч га охотугодий, которые начал осваивать еще его отец. Соответственно, участок имел всю необходимую инфраструктуру с избушками, банями, инструментом. В среднем посещение участка происходит не менее двух раз в год – с октября по декабрь и с января по март. До заветного октября оставалось несколько недель. Сознание судорожно, как будто более четко стало вырисовывать неприступные сопки, бурные реки, непроходимые леса, жуткие вьюги и морозы, пережидаемые у печки в старой избушке, которые здесь принято называть зимовьем. Прочитанные воспоминания писателей-исследователей этих мест Владимира Арсеньева и Григория Федосеева только разгоняли и так учащенное сердцебиение от предвкушения долгожданных событий. Тщательность сборов определялась условиями жизни и удаленности от социума, а также очень высокой физической активностью. Понимание значения выражения «понтовая вещь» я до конца осознал только после заброски. И как оказалось, означало оно – симпатичная, но абсолютно бесполезная в практическом использовании, а в зимней тайге это страшный вердикт, там магазинов нет. За время подготовки и долгих разговоров с бывалыми были пересмотрены все изучаемые и принимаемые ранее подходы к выбору зимней одежды и некоторых элементов снаряжения для активного отдыха, что позже подтвердила практика.
- Забудьте про зимнюю трекинговую обувь и про фонари на ней тоже забудьте, это «понтовые» вещи, т.к. сушка трекинговых ботинок проблематична, а фонари от снега вас все равно не спасут. Тяжесть ботинок вы будете ощущать постоянно, и не стоит надеяться, что ноги привыкнут. Соответственно, вместо созерцания красот вы будете чувствовать себя в постоянно разбитом состоянии. Для качественной носки колодка ботинка должна плотно прилегать к ноге, что, в свою очередь, приведет к быстрому ее замерзанию и не даст возможности поддеть дополнительный носок. И вот казус: обычные сапоги, сделанные по технологии EVA, с ценой в 1500 рублей намного практичнее трекинговых ботинок для зимней эксплуатации за 17000 рублей.
- Забудьте про «понтовые» горнолыжные костюмы, предназначенные как раз для активного использования в зимний период. Они годятся только для лыж и то не всех моделей. Для того чтобы чувствовать себя комфортно, верхняя одежда должна быть с показателями мембраны не выше 10000 по влагозащите и 10000 по паропроницаемости, т.к. более высокие показатели существенно снижают показатели сохранения тепла. Признанными профессионалами мембраны – это Gore Windstopper и GE eVent, они гарантировано будут паровыми, т.е. выводящими пар до его конденсации на ткани куртки. Куртка должна быть длиной чуть выше колена и иметь с боков дополнительные молнии, позволяющие увеличить диаметр юбки. Капюшон должен иметь не менее четырех регулировок. Вентиляционные клапана куртки, расположенные под рукой, должны быть длиной не менее 30 см, а на штанах, выполненных в виде комбинезона, – во всю длину.
- Забудьте про любые ткани кроме флиса и полартека при выборе кофт, штанов, шарфов, балаклав, шапок и прочих утеплялок. Самым важным же будет ваше нижнее белье, и если оно сделано не из полипропилена или, в крайнем случае, не из полиэстера, то все вышеописанные старания и траты будут бесполезны.
- Забудьте все новомодные перчатки и варежки, созданные якобы для критических температур. Для вас будет открытием, но варежки стоимостью 3500 рублей не сравнятся с обычными советскими армейскими шубенками за 300 рублей из овчины – и по сохранению тепла, и по износостойкости.
- Самым неприятным разочарованием может оказаться ваш налобный фонарик, если, конечно, он не стоит $30-50. Зимой, при коротком световом дне, эти разочарования могут превратиться в проблемы.
Сборы показали основательность, которую сложно было предположить заранее: провиант поражал разнообразием – кисленькое и солененькое, сгущенка и варенье, капуста морская и белокочанная, картошка и морковь. Меня беспокоили лишь две вещи – где мы будем это хранить в отсутствие постоянного источника тепла и при постоянных перемещениях; и еще – почему нет мяса и даже мясных консервов. Ответы открылись позже. Были подготовлены камусные лыжи, снегоходы получили новые кенгурятники для безопасной и более быстрой езды по лесу и пересеченной местности, на сани были наварены дополнительные днища, мешки промаркированы, рюкзаки укомплектованы.
Почти месяц сборов и 140 тысяч рублей морально вымотали всех. В воздухе повисло томительное ожидание отправления. Это чувствовалось во всем. Жена и мама Трофима хлопотали у печи, заготавливая пироги с рыбой в дорогу, постоянно приговаривая о возможно забытых вещах. Ежеминутно предлагались в дорогу более теплые вещи и сытные продукты. Атмосфера заботы и переживаний была настолько теплой и доброй, что под треск русской печи в воздухе летало состояние неземного комфорта, хотя суета ими создавалась такая, что ощущение складывалось как при уходящем через пятнадцать минут поезде. Казалось, собаки острее всех чувствовали приближающееся время «Ч», вой и лай стоял во дворе такой, что .у всей деревни не было сомнений о сборе охотников. Переживания четырех чистокровных потомственных охотничьих русско-европейских лаек о том, что их могут забыть и не взять на охоту, напоминали панику пропустивших последний ледокол с Северного полюса. В гости постоянно заходили соседи, считающие своим долгом дать пару дельных советов и запечатлеть свою поддержку. Каждый помимо советов приносил с собой какую-нибудь безделицу, без которой, как он считал, ну никак нельзя в зимнем лесу. В таком сладком безумии прошли три дня.
Погрузка растянулась на полдня, и каково же было удивление, когда в итоге все не влезло в большой бортовой «Урал» и пришлось гнать один снегоход своим ходом. Собаки, просидевшие без дела больше полугода, вырывались и пытались сами запрыгивать в кузов машины. И вот долгожданный момент наступил – в путь. Выезжая из деревни, мы ловили на себе абсолютно все взгляды наблюдавших. По улице плыло олицетворение всего почти потерянного уклада жизни этих мест. Охотников-промысловиков тут остались единицы – молодежь уезжает, а старики уже не могут в тайге в силу высоких физических нагрузок. Да и потратить на сборы около 100 000 рублей мало кто может себе позволить. Из дворов выбегает детвора, а сидящие на лавочках старики с улыбкой глядят вслед и провожают нас так, как с глубокой тоской можно провожать свою уходящую молодость. Сидящие же в кузове собаки, кажется, своим безумием свели с ума всех дворняг деревни, бросившихся своеобразным эскортом за машиной и провожающих нас еще несколько километров. Впереди – почти двое суток пути.
Фееричный отъезд плавно перешел в будни. Стандартное время в пути, при отсутствии неприятностей, составляет около двух суток. Все неприятности возникают обычно в первый день вечером в одном и том же месте – на переправе, поскольку река постоянно меняет свое русло и как таковой переправы не существует, есть только спуск к реке и далее поиски брода. Цена ошибки – потерянный транспорт и остовы машин ниже по реке.
И в воду мало заехать: часто путники, вернее, их транспорт просто вмерзают в лед у противоположного берега, не имея возможности выбраться на сушу из-за высоко намерзшего заберега. Здесь никогда не проведут трофи-рейды – это будет уже не спорт, а самоубийство. Старое выражение о хождении по лезвию бритвы тут приобретало новый смысл – оказалось, «острие лезвия» достаточно широкое, и в этом можно убеждаться каждый день.
Второй день маршрута состоит из филигранной техники управления снегоходом, ведь весь путь проложен по марям, и высокие травянистые кочки, едва припорошенные снегом, оказались достаточно изматывающим испытанием. Но, несмотря на сложности, все были рады, что не мерзли без движения в кузове. Вечер преподнес очередной сюрприз – двухкилометровый лесистый участок финального отрезка пути к первому зимовью оказался полностью завален упавшими деревьями. Местность здесь имеет всего в среднем 30-сантиметровый плодородный слой, и на голых камнях после любого, даже среднего по силе ветра, деревья валятся, как незакрепленный штакетник. Другого пути не было, и, судя по спилам на тропе, Трофим со своим отцом пропиливаются тут ежегодно. Тропа местами представляла собой коридор шириной пару метров и такой же высотой стенки из пропиленных упавших деревьев, в некоторых местах на высоте, достаточной для проезда снегохода, начинает образовываться своеобразная крыша тропы из упавших уже сверху на старые завалы деревьев.
Расчистка тропы шла медленно, но мы все же продвигались. Стемнело. Все происходит как во сне: визг мотопил, отталкивание деревьев, тусклый свет налобного фонаря – пили, бери, кидай, бери, кидай, бери, пили, кидай. Казалось, мы не продвинулись ни на метр. Решение, что лучше оставить снегоходы тут и до зимовья идти пешком, приняли, не обмолвившись ни словом. На земле уже начали появляться лунные тени, но местами в лесу было по-прежнему достаточно темно. Темнота не помешала разглядеть объем предстоящих работ, тропа была просто усеяна поваленными деревьями.
Силы медленно покидали, сказывалась накопившаяся за двое суток усталость, отсутствие питьевой воды и нормальной горячей еды; эмоциональное состояние также было на пределе. Вся дорога, как в бреду. Только сменившееся освещение заставило перестать внимательно смотреть под ноги и поднять голову – мы вышли из леса к реке озаряемой, именно озаряемой, ярким лунным светом, и от такого вида я медленно опустился на колени, в носу защипало.
Сияющая на небе луна была настолько яркой, что блики от не успевшей замерзнуть воды в реке играли на окружающих топляках и деревьях невообразимым густым белым светом. Топляк по берегам реки, хаотично возвышаясь на несколько метров над водой, своими белыми, торчащими во все стороны стволами, похож был больше на огромные кристаллы, подсвеченные флуоресцентной лампой. А между ними текла сочного черного цвета река шириной всего около пятнадцати метров, контраст цветов восхищал, казалось, я попал в черно-белое кино. Окружающие долину реки сопки показались величественными и неприступными, а легкий подсвеченный луной снежок на склонах придавал им монументальность.
Дальнейший путь был как в зимней сказке. Понимая, что со следов ушедших далеко вперед товарищей мне ну никак не сбиться и финиш очень близко, я не торопясь брел по этому лесному чуду, и восторгу не было предела. Через пару часов в руках уже была кружка с горячим чаем, а печка своим теплом, запахом и потрескиванием создавала непередаваемое ощущение безопасности. В тайге даже банальный чай имеет непередаваемый и восхитительный вкус, а глядя на промысловиков, уже обсуждающих завтрашние планы, приходит понимание, что это просто такая жизнь и ничего особенного за эти два дня не произошло.
Охотугодья представляют из себя участок в 500 тысяч га, по центральной части проходит река, вдоль нее и расположены все зимовья на расстоянии светового дня на снегоходе. Два зимовья выполнены более основательно и больше напоминают деревенские домики с баней и хозяйственными постройками. Трудно передать уют деревянного бревенчатого домика из лиственницы – с крышей, покрытой брусничным дерном. Все зимовья имеют минимальный набор необходимых инструментов, посуды и охотничьих приспособлений. Они стандартные – аккуратно сложенные из бревен лиственницы и проконопаченные мхом домики с двускатной крышей; внутри стол, полати с двух сторон, печка, умывальник, дровяник и полка с посудой; условия более чем спартанские, но достаточные для комфортной по таежным меркам жизни.
Вся работа охотников-промысловиков отчасти и заключается в перемещении между зимовьями, у каждого из которых имеются несколько радиальных маршрутов с протяженностью каждого до 50 километров. Наверное, именно от этого отец Трофима в свои 55 выглядит на 40 без всяких натяжек.
Охотучасток – это значит, что у земли есть собственник, а значит, она не будет разграблена. Промысловики как никто заинтересованы в том, чтобы живность плодилась и приходила именно на их участок – расставляют солонцы, оставляют мешки с комбикормом, строят домики. Охота же представляет из себя целый ритуал и организуется с особой тщательностью, и даже названия орудий лова соболей пропитаны особым отношением к зверьку – бабочка, кулемка, домик, отщеп; все это – определенная дань уважения и благодарности.
Существует два основных способа лова соболей: с помощью ловушек и собак. Второй способ наиболее азартен и интересен, хотя и менее результативен. Русско-европейская порода – это особые собаки: могут пробежать более сотни километров за снегоходом, могут несколько суток держать загнанного зверя на месте, могут спать на улице при минус 35, могут не есть несколько суток, не боятся и готовы атаковать даже крупных медведей, абсолютно не проявляют агрессии в отношении человека, очень азартны. Стоимость подготовленной для соболиной охоты лайки может исчисляться сотнями тысяч рублей.
Осознание причин любви аристократии к охоте с собаками приходит очень быстро, буквально после первой вылазки. И слова тут будут бесполезны, это просто надо пережить. Охота всегда была делом непростым, промысловики могут оставаться без белковой еды неделями – при всех своих стараниях. Можно сутками бродить по тайге и никого кроме птиц не видеть. Охота без собак является практически всегда делом случая, а при их наличии превращается в азартное мероприятие. При звуках собачьего лая у охотника обостряются все органы чувств, усталость куда-то улетучивается, и если еще минуту назад ты падал с ног, то после звонкого сигнала лаек энергии хватает не только на забег в несколько километров, по глубокому снегу на звук, но и на возможное преследование пытающейся оторваться добычи. Пиком собачьей науки является недопущение движения зверя, а «выставление» его, т.е. попытки окружить или загнать в тупик, что заставляет добычу прекратить убегать и перейти к обороне. Часто крупный зверь, почуяв преследование, инстинктивно стремится уйти в непролазный бурелом, где скорость движения падает, а задача собак «выставить» его упрощается. В буреломе охотник уже может подойти очень близко, все заканчивается обычно быстро и единственным выстрелом. С 500 тысяч га охотугодий промысловик берет лицензию только лишь на одного крупного зверя в год, больше на прокорм в тайге и не надо, все силы и время с этого момента уйдут на ловлю соболей.
Я еще больше начал завидовать тем людям, которые связали свою жизнь с тайгой, да и вообще с природой. Трофим, являясь старшим научным сотрудником да еще и содержа такие огромные охотугодья, казался мне абсолютно счастливым человеком и при этом с хорошим достатком. Идеальное соотношение. Он свободен от терзаний бессмысленности бытия, его сильнее волновали вопросы более глобального характера, и тихие зимние вечера выливались в обсуждение этих вопросов, например, об огромной боли за Россию и людей, живущих в ней. Все разговоры были пропитаны не просто болью, а патриотически заряженной болью с желанием что-то изменить.
Прошедшие два месяца кажутся сейчас сном, чем-то нереальным, тем, чего быть не может, и сознание отказывалось верить в обратное. Здесь, как в каждом сне, полностью отсутствуют какие-либо преграды, кажущиеся в реальной жизни непреодолимыми: расчистить двухкилометровую тропу для снегохода от лесного завала – нет ничего проще; показалось, что в зимовье темновато – взвизг мотопилы, и через полчаса появилось второе застекленное окно в стене; идти без остановок на соседнее зимовье с 7.00 до 1.00 при температуре ниже двадцати по снежной тайге без еды и питья – и даже есть не хочется; вытащить вручную трехсоткилограммовый снегоход из-подо льда, а затем под открытым небом его полностью разобрать и просушить – завелся и дальше еще лучше поехал; крещенские купания стали уже не таким страшным мероприятием; просидеть ночью у костра в зимней тайге одному несколько часов – не смущало даже двухсоткилометровое расстояние до цивилизации и радовало, что медведи уже ушли спать.
Новые ощущения полностью выбивались из привычного: оказывается, что свежая форель пахнет огурцами; постоянно испытывая физические нагрузки, твое тело может не пахнуть и через неделю без душа; незаметно и без всяких усилий скидывать по 10-15 кг собственного веса в месяц реально; рябчики пахнут еловыми шишками даже в супе. Оказывается, что у тебя полностью здоровый организм, а все, что беспокоило, куда-то пропало; нет ничего проще, чем правильное питание и режим; через месяц твое тело помолодело лет на десять, а мышечный тонус пришел уже в давно забытую форму. Оказывается, что ты не нервничал и тебя ничего вообще не беспокоило уже два месяца с момента попадания в тайгу; оказывается, что ты можешь быть счастлив без телефона, машины, брендовой одежды, новостной ленты, соцсетей, компьютера – ты просто в принципе можешь быть счастлив.
