Как получилось, что в провинции, в Свердловске появилось такое явление как свердловский рок, давшее стране группы «Наутилус Помпилиус», «Урфин Джюс» и многие другие?
– Это явление имеет социальные корни. В 70-е годы в Екатеринбурге процент студенчества на душу населения был особенно высок. В то время Уральский политехнический, Уральский университет, архитектурный институт – это все были огромные вузы, добавьте сюда еще консерваторию и музыкальное училище, которое первым в стране открыло джазовое отделение.
Тогда занимались не только образованием студентов, но и воспитанием. В вузах проходило множество смотров-конкурсов (от факультетских до областных), где студенты показывали свои музыкальные, театральные и танцевальные таланты.
Творческая активность студентов требовала новой музыкальной информации, и среди студентов была популярна так называемая «Туча», на которой можно было купить или обменять диски с современной западной музыкой, которые в магазинах тогда не продавали, к тому же многие зарубежные рок-группы в Советском Союзе числились в списках запрещенных. На «Тучу» съезжалось большое количество как спекулянтов, так и музыкантов, здесь было еще и место для обмена мнениями и новой информацией. Вот в таких условиях и появились первые свердловские группы, исполнявшие рок. Сначала подражали западным исполнителям, а потом стали самоценным явлением.
А была какая-то отправная точка?
– Точки нет, есть ряд событий. Например, я хорошо помню, как в 1975 году в Уральском политехническом группа «Пилигримы» спела на концерте две песни: одна была из репертуара Deep Purple, другая – Black Sabbath. За это всех четверых студентов отчислили из института за антисоветчину, это еще больше повысило интерес к рок-музыке среди молодежи.
В чем принципиальное отличие уральского рока от московского и питерского?
– Моя первая группа «Слепой музыкант» создалась еще в школе, мы подражали не только The Beatles и The Rolling Stones, но и более продвинутым группам, таким как Genesis и Yes. Очень скоро мы перешли от исполнения англоязычных песен на свой собственный репертуар на русском языке, у нас появился свой собственный текстовик. Именно в эти же времена начали свою деятельность такие уральские авторы, как Аркадий Застырец и Илья Кормильцев. Вот это одно из отличий уральского рока: у нас поэты всегда существовали отдельно. А, к примеру, начинавшие в это же время Андрей Макаревич в Москве или Виктор Цой в Питере сами писали свои песни.
Начинали они все на кухнях, где под простую гитару пели друзьям свои первые рок-н-ролльные песни. И это была тоже глубоко русская, даже скорее советская традиция, подготовленная поколением бардов, очень популярных в то время, благодаря Владимиру Высоцкому, Александру Городницкому, Юрию Визбору, Булату Окуджаве и другим. Московский и питерский рок вырос оттуда, потому что на первом месте и у Андрея Макаревича, и у Майка Науменко, и у всех остальных стоял текст. Текст имел превалирующее значение, музыка была вторична и в основном подражательна.
Екатеринбург пошел по другому пути: там рок-музыканты с самого начала создавали собственную музыку, оригинальную и не похожую на западную.
Мы действительно очень серьезно относились к музыке. Я, к примеру, был победителем городского конкурса пианистов, играл на органе в школьной группе «Слепой музыкант». Представляете уровень? После школы, в 1974 году, я создал группу с названием «Музыкальная студия Сонанс», и мы поехали на фестиваль в Ригу, где нас заметил Артемий Троицкий и пригласил на рок-фестиваль в Черноголовку. Так вот – об уровне нашей музыкальной подготовки говорит то, что мы кроме рока играли джаз и исполняли, например, такую сложную вещь, как «Мимолетности» Прокофьева. Для нас изначально музыка была главной.
Ответьте мне как «дедушка уральского рока»: куда делся весь этот ажиотаж вокруг рок-музыки, этот накал страстей? Рок действительно безвозвратно мертв? Что с ним произошло?
– В 1981 году начал работу Свердловский рок-клуб, он просуществовал всего пять лет, потому что его функция себя исчерпала. К тому времени уже появились и первые концертные организации, занимающиеся продвижением рок-групп, и студии звукозаписи, и первые концертные площадки, и репетиционные базы – словом, все составляющие музыкальной индустрии. Еще через несколько лет пал Советский Союз и ситуация изменилась в корне: было ничего нельзя – и вдруг стало все можно.
В результате рок-н-ролл потерял важнейшую социальную составляющую – протест. Рок-н-ролл у нас появился как протест против советской действительности, официозной культуры и существовавшей тогда попсовой эстрады. И вдруг оказалось: можно петь про все, что хочешь. И не надо тексты заранее согласовывать, и музыку любую можно играть.
И музыканты растерялись: чтобы рок-н-ролл развивался, ему нужен враг!
Главный враг исчез, и рок-н-ролл моментально ассимилировал с эстрадой.
Что мы видим сегодня? Мы пришли к нормальной ситуации, когда рок-музыка заняла свою нишу и встала в конкурентный ряд со всеми остальными музыкально-сценическими и эстрадными искусствами.
В Пермь на «Флаэртиану» вас пригласили как композитора, написавшего музыку к почти 100 фильмам?
– Да, не вполне на «Флаэртиану». Елена Зорина-Новосёлова пригласила меня на свой проект Rock-Line.lab, который, надо сказать, очень органично влился в этот фестиваль, потому что тема была обозначена как «Музыка кино».
Я и мой коллега из Германии, тоже композитор-кинематографист Micki Meuser приехали в Пермь, чтобы провести занятия с молодыми музыкантами. Мы рассказывали им о музыке в кино, ее особенностях, о том, как научиться ее создавать, делились секретами. Две молодые группы – Rained из Перми и SoulTrane из Краснокамска участвовали в этом интересном проекте: они представили свои саундтреки к двум немым черно-белым киношедеврам немецкого киноклассика Эрнста Любича, созданным в начале прошлого века. Это драма «Глаза мумии Ма» (1918 год) и комедия «Принцесса устриц» (1919 год).
Вместе смотрели, обсуждали, размышляли… Ребята, я думаю, получили хороший опыт. Этот проект мы апробируем и в Екатеринбурге.
Говорят, вы придумали новый жанр под названием опера-лайт?
– С начала 2000-х я увлекся мюзиклами, написал «Храни меня, мой талисман», «Силикон» и в процессе их создания и постановки понял, что создал новый синтетический жанр. Я назвал его лайт-оперой. Новый жанр вобрал в себя понемногу от разных искусств: балета, перформанса, мюзикла, брехтовской зонг-оперы, классических оперы и оперетты. Каждая из этих составляющих в лайт-опере работает над раскрытием какой-то определенной темы.
Так, в моей лайт-опере «Мертвые души» вы можете услышать элементы классической оперы XIX века и мюзикла, увидеть два типа балета. Классический балет помогает раскрыть образы помещиков города N, куда попал Чичиков, а вот все «мертвые души» (они тоже присутствуют на сцене) танцуют в стиле contemporary dance.
Кто же вам такие либретто пишет?
– Начав заниматься музыкальным театром, я понял, что не хватает знаний в драматургии, и в 2013 году окончил театральную академию в Санкт-Петербурге, стал магистром драматических искусств. Теперь я драматург и композитор «в одном флаконе».
Сейчас я пишу новый детский мюзикл «Цветик-семицветик» и одновременно работаю как автор музыки и соавтор драматургии очередной лайт-оперы. Это будет «Горе от ума» по всем известной комедии Грибоедова, постановку собирается осуществить Санкт-Петербургский театр оперетты в 2015 году.
Фото: sokomso.ru