Главный режиссер Театра-Театра, художественный руководитель «Сцены-Молот» Владимир Гурфинкель рассказал о своей новой постановке, в которой заняты молодые артисты из стажерской группы театра
Ваша недавняя премьера называется #конституциярф, и вот теперь новая постановка – «неРОМЕО,неДЖУЛЬЕТТА». В современном театре мода на такие названия?
– Нет. Это такой сегодняшний способ отстранения, когда мы не беремся показать величие пьесы Шекспира потому, что мы потеряли качество длительного и глубинного переживания чувств. В эпоху тотальной информированности количество информации стало подменять глубину проживания, глубину сопричастности. Мы – другие люди.
Я иногда задаю художникам вопрос: почему сегодня нет живописи, которая была во времена высокого Возрождения? Что, руки стали не те? Ушла техника? Нет. Просто мы не привыкли так долго думать и так мощно высказываться. Мы не можем несколько месяцев или даже лет думать о картине и ее писать. У нас другая стремительность ощущений, мы не доходим до той степени подлинности. Наши чувства сильно зашлакованы.
Я думаю, что в своем спектакле мы рассказываем не только о трагедии Ромео и Джульетты, мы попробуем рассказать о трагедии времени, в котором не помещаются чувства масштаба Ромео и Джульетты.
Богатым аристократам Ромео и Джульетте не надо было думать о карьере и зарабатывать на жизнь. Для них любовь была главной ценностью в жизни. А в современном мире может ли она занимать такое же место?
– Я уверен, что любовь в шкале ценностей подлинной личности никак не заняла место менее почетное, чем во времена Шекспира. И в наше время самое мощное чувство, которым мы живем, – чувство любви.
Но это чувство и самое разрушительное. Из-за любви начинаются все войны, все трагедии, все кошмары. Понимаете, любовь проявляет личность, она проявляет эгоизм, неспособность любить, мелочность чувств.
Я иудей, но изучаю другие религии, и меня восхищает библейская фраза – «И узнаю вас по любви». Мессия сказал о своих последователях, что узнает их по любви. Не по знаку на теле, не по участию в ритуалах, а именно по этому качеству. Получается, любовь – это такая главная божественная проверка человека. Видимо, во всех религиях мира именно это качество определяет личность. И оно является основной движущей силой как прогресса, так и регресса.
Многие моральные нормы и понятия, когда-то считавшиеся важными, ушли в прошлое, все стало проще и доступнее. Вам не кажется, что само понятие «любовь» сегодня как-то затерлось, девальвировалось, ушло на уровень одной из составляющих жизненного комфорта?
– Мне странно такое слышать, потому что ничего не меняется в силе, все меняется в форме. Подлинное чувство – всегда редкость, и любой человек осознает его ценность. Любовь как бы меняет систему координат личности. И современный человек прекрасно понимает, где развлечение, часть комфортной жизни, а где глубокое чувство. Разумеется, такое не каждый себе позволяет, и не все понимают, какая это ценность, и не все настраивают душу на восприятие чувств. Но количество покончивших жизнь самоубийством из-за несчастной любви в этом мире не уменьшается. Когда люди из-за того, что их не любят, лишают себя жизни – это ужасно, но это и создает подлинную меру вещей. Мы понимаем, что никакое другое чувство не равно жизни. А любовь равна жизни.
Наверное, сложно режиссеру работать над пьесой, которую ставили сотни раз во всем мире? Тем более если это Шекспир?
– В спектакле мы ищем для себя форму, при которой мы могли бы поговорить о собственных чувствах, соизмеряя их с Шекспиром. Мы говорим о Шекспире, но мы не присваиваем себе имена Ромео и Джульетты. У нас множественность Джульетт, у нас не единственный Ромео, мы их примеряем к себе, снимаем-одеваем так, как я сейчас могу снять-надеть пиджак.
В нашем спектакле очень много движения, очень много пластики и очень мало слов.
То есть от сюжета и текста у вас мало что осталось?
– Я и не собирался пересказывать сюжет. Театр не всегда несет просветительскую функцию, можно ведь просвещать чувства. Я могу взять сцену под балконом, сыграть ее четыре-пять раз: допустим, как сыграли бы старики, циничные сорокалетние и дети из садика – несколько разных интерпретаций, но это и будет «Ромео и Джульетта». Меня скорей интересует разница взглядов, чем доказательство, что у нас единственно возможный взгляд.
Спектакль еще не вышел, а возмутившиеся им уже появились: вас обвиняют и в том, что на афише «расчлененка», и в оскорблении морали. Вас это расстраивает?
– Почему я должен нервничать от того, что Господь неравномерно распределил в этом мире ум и талант. Если он так решил, я с ним согласен. Любой прогрессивный человек в глазах людей малообразованных – и от этого убежденных – он всегда будет плохим. Приятно быть в ряду Дягилева, Пушкина, Моцарта и Шекспира. Я убежден, что единственный способ жить – это не обращать внимания на пыль, которую поднимаешь ты, от быстрой своей езды. Прошу прощение за наглость, это не самолюбование, это позиция. В афише спектакля заложен отсыл к эпохе высокого Возрождения, увидеть в ней «расчлененку» можно лишь обладая больным воображением.
Свой спектакль о любви вы ставите для молодежи или для людей взрослых?
– Я не разделяю зрительный зал по категориям социальным или возрастным. Возраст – это не показатель ни ума, ни чувства. Количество идиотов с наличием седин зашкаливает. Нет у меня уважения к возрасту, есть уважение к потребности познавать – это главный показатель человека. Если у тебя есть убежденность, что мир тобой полностью познан, то ты уже мертв.
Так и зрителей я делю на тех, которые что-то хотят понять в этой жизни через чувства, и тех, которые уже все знают и приходят удостовериться в этом своем знании. Потому мы и выставили в названии «не» – не Ромео, не Джульетта, не Шекспир.
Подстраховались?
– Не подстраховались, а сразу предупредили. Если у вас убеждение, что Шекспир – это девушка с кудрями в воздушном платье, говорящая высоким голосочком и проливающая девичьи слезы, не приходите к нам. Вы же уже знаете, какая Джульетта, а мы не знаем.
И никому предъявлять Джульетту и Ромео не хотим. Мы хотим почувствовать, как они отражаются в нас. Произнести подлинно сиюминутно и вожделенно фразу «О, быть бы на руке ее перчаткой. Перчаткой на руке». Убить в себе гордыню, вдохнуть смирение, почувствовать счастье от того, что ты превратился в предмет, прикасающийся к ней, и держать это главной потребностью жизни. Кто-то сможет сейчас? Я уверен, что ум, талант, обаяние – это все качества личности. Любовь же – это или Божий дар, или человек что-то другое называет этим словом.