Сергей Терешенков - петербуржец, приехавший в Пермь в период «культурной революции». Перед тем, как решиться на переезд, Сергей жил и работал в Европе, однако, когда ему предложили проект в Прикамье, почти без раздумий согласился. Очерк «Пермская обитель» посвящен трехлетнему пребыванию Сергея в Пермском крае.
Предыдущие части очерка:
Пермская обитель. История петербуржца Сергея Терешенкова, променявшего Европу на Пермь
Пермская обитель. Продолжение истории петербуржца Сергея Терешенкова, променявшего Европу на Пермь
Укол Пастернака. Пермская обитель - 4
Страсти по Курентзису. Пермская обитель - 5
Сергей Терешенков - о романтике «Пилорамы», мифотворчестве в «Перми-36» и извилистой дороге мечты
Сергей Терешенков - о Перми Великой, реке теснин, культуре и истории коми-пермяков
Сергей Терешенков – о курсах коми-пермяцкого языка, «гайдаровском следе» и связях Перми с Дуйсбургом
Терешенков - о проекте «Дедморозим», культурной революции в Пожве и наследии Субботина-Пермяка
Пермская обитель. Сергей Терешенков - о мономузеях Прикамья и актуальности Варлама Шаламова
Сергей Терешенков – о соляных битвах Прикамья, культурных и природных провалах и пермском Стиксе
XXX Татищев
Для меня Василий Татищев, прежде всего, историк: именно в этом качестве он мне явился, когда в старших классах я пришел в питерскую Маяковку в поисках материалов по Великому княжеству Литовскому (ВКЛ) и, в том числе, взял с полки ярко-красный томик «Истории Российской». Тогда я совершенно запутался в том, кого автор называет литвинами – литовцев, белорусов или все население ВКЛ, но, в конце концов, сумел воспользоваться ценными сведениями при составлении реферата, а спустя несколько лет, вдохновленный исследованием, принялся изучать балтийские языки на филфаке.
В свой первый пермский выходной я наугад сел в трамвай, который увез меня на Разгуляй («Раз гуляй, два гуляй...»). Осмотревшись на местности, я увидел памятник основателю города Татищеву, установленный благодарными потомками в 2003 году, к 280-летию Перми.
В 1720 году Василий Никитич был послан Петром I с поручением «в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить». В Кунгуре, в то время еще далеком от славы купеческого города, которой он сполна насладится в веке следующем, Татищев открыл Горную канцелярию (с 1725 года бергамт) и первую на Урале горнозаводскую школу, но сам поселился в Уктусском заводе на территории современного Екатеринбурга, начало которому переносом производства на реку Исеть также положил он. Кроме того, с легкой руки Татищева появилась и Пермь: в мае 1723 года – за шесть месяцев до окончания строительства железоделательного завода на Исети, или закладки Екатеринбурга, - был официально запущен Егошихинский медеплавильный завод, на базе которого с 1781 года стал вырастать губернский город.
В извечном противостоянии уральских столиц Пермь обогнала Екатеринбург по дате образования, но не по увековечиванию памяти отцов-основателей и исторической достоверности. На екатеринбургской площади Труда совместный памятник Татищеву и Вильгельму де Геннину, сменившему первого на посту уже в 1722 году, появился на пять лет раньше, к 275-летнему юбилею города. Хотя де Геннин признал правоту Татищева в споре с Акинфием Демидовым, видевшем в посланнике Петра конкурента и, как говорят, его оклеветавшего, и восстановил подмоченную репутацию сподвижника императора, формально Егошихинский завод заработал на полную мощность при де Геннине. Впрочем, выбор в Перми в пользу одного Татищева избавил власти от необязательных казусов: в Екатеринбурге расположение фигур не соответствует надписи на памятнике, согласно которой де Геннин предстает Татищевым и наоборот.
В 2016 году я приехал в Пермь на общественный фестиваль «Мосты» и присоединился к экскурсии по долине Егошихи. Наш провожатый Андрей Маткин, старший преподаватель кафедры всеобщей истории Педагогического университета, руководитель проекта «Старая Пермь в 3D», создал в своем повествовании безупречный образ Татищева – инженера, географа, историка и патриота в исконном смысле слова.
Действительно, в 1734-1737 годах – между двумя разбирательствами, инициированными Эрнстом Иоганном Бироном, и участием в Оренбургской экспедиции - Татищев вернулся на Урал и построил множество новых заводов. И все-таки при всех заслугах чрезмерно идеализировать его не стоит: он, как и многие российские чиновники, был не чужд самоуправства и взяточничества. Тем более, Татищев был сполна отомщен: его недруга Бирона самого настигла незавидная судьба – ссылка на Урал, в Пелым, в 1741-м, куда в тот же год отправился и свергнувший последнего Христофор Миних.
Бирон отбывал большую часть ссылки в Ярославле и вернулся ко двору Екатерины II, к которому кстати пришелся и Миних, де Геннин стал в Петербурге пожизненным членом военной коллегии и начальником оружейных заводов, а Татищев за отпущенное на его век время успел еще побывать губернатором в Астрахани, заложить Ставрополь (ныне Тольятти) и написать «Историю Российскую», на которую ориентировались Карамзин, Соловьев и Ключевский.
Река Сылва в Кунгуре
ХХХI Миф о пещере
«Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел», - сетует незабвенный Веничка в поэме «Москва-Петушки». Та же самая история у меня с Кунгурской ледяной пещерой: вроде и жил я в Перми около 1436-го километра, с которого туда прямая дорога; и проезжал через Кунгур в Усть-Кишерть и Екатеринбург; и Аня со своей подругой были там на Небесной ярмарке, после чего могли бы повторить за Василием Жуковским приписываемую ему эпиграмму о Кунгуре: «Город в яме, народ - пьяный», но только все не впрок. Наконец, прилетев из Берлина на фестивальный июнь 2016-го, я все-таки собрался в Кунгур, однако пробыл там всего несколько часов, чтобы поспеть обратно в Пермь на экскурсию по долине Егошихи, так что пещера так и осталась для меня неисследованной.
Ранним утром - в отсутствие восстановленного, но снова отмененного поезда в Екатеринбург – я завалился в спящую и плетущуюся до Кунгура больше двух часов - при расстоянии менее сотни километров - электричку. Более того, я неверно рассчитал расположение вокзала и оказался отброшенным от города еще на полчаса пешего ходу. Впрочем, прекрасно сохранившийся облик станции на стыке модерна и эклектики сгладил подпорченное первое впечатление.
В гражданскую войну станция оказалась в эпицентре борьбы между Красной армией и войсками адмирала Колчака даже не за Кунгур, а стратегически важную Пермь: недаром операция 1918-1919 годов – противостояние будущего маршала Советского Союза Василия Блюхера и победившего его – с помощью генерал-майора Анатолия Пепеляева - белочеха Радолы Гайды – носит наименование Пермской. Однако радость Белой гвардии была недолгой: уже 1 июля 1919 года Русская армия Колчака окончательно оставила Кунгур – и Великий Сибирский Ледяной поход, а по сути полномасштабное отступление белых на Восток, стал неизбежным. Теперь на привокзальной площади Кунгура стоит Ленин, вполоборота грозно глядящий в пластиковые окна станции – эклектичное веяние новой эпохи.
Кстати, в локомотивном депо Кунгура работал и другой видный коммунист, впервые познакомившийся здесь с работами Ленина и увлекшийся большевистскими идеями, - Иосип Броз Тито, в дальнейшем Председатель правительства ФНРЮ и Президент Югославии. Броз Тито, упоминающийся в советских документах как Иосип Францович Брозович, служил в австро-венгерской армии, был тяжело ранен в России и попал в кунгурский лагерь для военнопленных, чей труд использовался на строительстве железной дороги. Со станции Ергач, куда его направили в мае 1917-го, он бежал на Путиловский (ныне Кировский) завод в Петроград, где участвовал в июльском восстании против Временного правительства, пытался скрыться на родину, но был схвачен, просидел в казематах Петропавловской крепости, пока его не сослали в Сибирь. Случившаяся по дороге Октябрьская революция застала его в Омске. Скрываясь от Белой гвардии, Броз Тито устроился механиком на паровой молотилке в селе Михайловка, где познакомился со своей первой женой Пелагеей Белоусовой. После успешного наступления на Омск частей РККА супруги еще некоторое время провели в Омске, а в 1920 году отбыли на родину будущего правителя Югославии в Загреб.
В самом городе меня, прежде всего, интересовал Кунгур купеческий, как будто «обреченный» на богатство уже исторической символикой: на возвращенном городу в 2008 году гербе на небесно-голубом фоне изображен рог изобилия с колосьями пшеницы, знаменующими, как было записано еще в 1783 году, «плодородие окрестных земель».
Несмотря на лютые погромы, учиненные сначала пермской ВЧК под руководством Александра Борчанинова, отличившегося расстрелом семьи Агеевых - инженера путей сообщения Арсения Григорьевича и купеческой дочери и мецената Таисьи Васильевны, а теперь удостоенного места на карте Перми в названии одной из центральных улиц, особняки благородных фамилий Кунгура сохранились во вполне сносном состоянии. Особенно это касается тех из них, что принадлежат государственным учреждениям: усадьбу Ефима Дубинина занимают городская администрация и дума, дом Михаила Щербакова, в гражданскую войну служивший штабом дивизии Василия Блюхера, - администрация Кунгурского района, а особняк Григория Кузнецова - ФСБ.
Другие дома, относящиеся к этой славной странице истории города, тоже «при деле». В Малом Гостином дворе располагается музей истории купечества, неподалеку от которого установлен памятник почетному гражданину Кунгура Алексею Губкину, основавшему, хотя он знал только письмо, чтение и счет, самую крупную чаеторговую фирму в России и заложившему в родном городе Елизаветинский дом призрения бедных детей (позднее Елизаветинская рукодельная школа) и техническое училище – первое подобное заведение на Урале. Дом Грибушина, не Сергея Михайловича, здесь выросшего и знаменитого своим особняком в Перми, который, как говорят, «фигурирует» в «Докторе Живаго», а его отца Михаила Ивановича, городского головы в 1872-1876 годах, приютил родильный дом. В особняке Михаила Софронова ныне функционирует городская библиотека.
Последнее, что я успел разглядеть в центре Кунгура перед отправлением автобуса на Пермь, были следы двух знаменитых казаков – Емельяна Пугачева и Ермака Тимофеевича. В 1774 году кунгурцы (теперь более употребительно «кунгуряки») успешно, несмотря на бегство воеводы, обороняли город от отрядов под началом Салавата Юлаева и Ивана Кузнецова. В честь этого памятного события в 1893 году на Соборной площади был установлен обелиск от войск Пугачева.
С Ермаком же приключилась совсем неприятная история. На Сылве, в 15 километрах от Кунгура, можно увидеть камень, носящий имя казачьего атамана: по преданию, во время сибирского похода, тот перепутал Чусовую с Сылвой и поднялся до Кунгурской горы, где и зазимовал. Однако названный по ошибке камень еще полбеды – славу Ермака эксплуатируют все, кому не лень. Прямо против краеведческого музея я обнаружил кафе-клуб «Ермак», аляповатая афиша которого, между прочим, гласила: «КРИЗИС... А МЫ ПЛЯШЕМ», «НЕТ – Тоске! ДА – Красоте!» и «ВХОД БАРАКУ ОБАМЕ ЗАПРЕЩЕН».
Справка:
Сергей Терешенков, жил и работал в 2011-2014 гг. в Перми, в частности, PR-директором программы «Кудымкар. Культурная перезагрузка» www.permikomi.com. Публиковался в журналах Russia Profile, «Русский репортер», на портале Snob.ru и т.д.
