Сергей Терешенков - петербуржец, приехавший в Пермь в период «культурной революции». Перед тем, как решиться на переезд, Сергей жил и работал в Европе, однако, когда ему предложили проект в Прикамье, почти без раздумий согласился. Очерк «Пермская обитель» посвящен трехлетнему пребыванию Сергея в Пермском крае.
XXXII Запретный город.
В любом городе есть районы, где лучше не появляться. Перед отправкой в Пермь меня стращали Мотовилихой, но именно там, безуспешно блуждая в сумерках в поисках начала улицы Братьев Вагановых, я в отчаянии спросил о нем первых попавшихся прохожих – и они ради меня вернулись домой и посмотрели, где же оно. До Закамска, в частности, Водников, в романе Алексея Иванова «Географ глобус пропил» превратившихся в Речники, я так и не доехал: не потому, что боялся, а просто не случилось. Много раз я бродил ночами через рыночные трущобы, но, кроме собак, приветствовавших меня из темноты заливным лаем, никто мной не интересовался. Даже в Чусовом, где на каждом втором шагу встречается уголовная физиономия, тебе просто помогают и улыбаются, так что надпись в кудымкарской гостинице: «Лицам, освободившимся из мест заключения, при заселении необходимо предъявить справку об освобождении» - не вызывает панического ужаса.
Пара неприятных встреч с гопниками, или, как мне больше нравится их называть, быдлом (ничего обидного: по-польски bydło – это «скот», а по-чешски bydliště и вовсе «квартира» или «место проживания»), не в счет: как-то я заступился за кондуктора, над которой потешалась подвыпившая компания, и обратил гнев на себя, а на «Белых ночах» подобные стычки с пытавшимися что-то выяснить парнями в тренировочных штанах (праздник стал по-настоящему народным!) были в порядке вещей, но всегда заканчивались мирно, так что мы даже не потревожили спавшего однажды под сценой алкоголика.
Долгое время я думал, что действительно запретный в Пермском крае только «каменный город»: подобно дворцовому комплексу китайских императоров от Минов до Цинов, простому смертному не так-то просто добраться до исполинских скал, возвышающихся, как небоскребы, по сторонам созданных самой природой улиц, что дало мифотворцам благодатную почву для историй о существовании здесь поселения в забытом прошлом. Каменный город так же остался пока за пределами моего внимания, но зато я побывал в микрорайоне Крохалева, или Крохалевке, после посещения которого я понял, что означает настоящий запретный город: я до сих пор напеваю любовную поп-драму Кати Лель «Елисейские поля» в блатном исполнении: «А я вернусь к себе домой, на Крохаля...»
В Крохалевку я поехал к Елене Новоселовой, которая мне тогда показалась там единственным приличным человеком. Мы обсуждали возможность приглашения на «Рок-Лайн» группы Scorpions, и потом я предпочитал назначать с ней встречи где угодно, но только не на Крохалях. «Скорпы» выставили неподъемные для общественного фестиваля условия, а на одном энтузиазме далеко не уедешь. Когда у нашей знакомой возникла безумная идея организовать в Перми концерт Эмира Кустурицы, я позвонил Полине Дылдиной, тогда уже работавшей в «Российской газете», а до этого вложившей свои сбережения в The Beatles Day с участием первого барабанщика «битлов» Пита Беста и его ансамбля. Полина недвусмысленно объяснила, что до сих пор не расплатилась по счетам и что на большее, даже из любви к своим кумирам, пойти не готова. Так мы общими усилиями отговорили Беллу от Кустурицы.
Scorpions отыграли юбилейную программу в Перми в 2015 году – по приглашению продюсерской компании. Однако без таких «безумцев» как Полина Дылдина и Елена Новоселова жизнь была бы менее красочной: я очень благодарен Полине за The Beatles Day – вечный рок-н-ролл, безудержные пляски и счастливое лицо Ани. Кстати, все действо происходило в Рабочем поселке, в клубе «Горный хрусталь», то есть в городе, который для кого-то тоже считается запретным.
The Beatles Day - The Beatles Day в клубе «Горный хрусталь». Фото - Егор Пигалев.
XXXIII Дом высокой культуры быта.
В Перми социальные связи прочнее, чем в мегаполисах. В Петербурге я знаю только своего соседа сверху, и то по несчастной случайности: его самого залили аж до плавающей по квартире мебели, а до меня потоп дошел тонкой струйкой, стекавшей через вентиляцию по обоям на кухонный пол – и я поднялся к нему разбираться. В Берлине мы с соседями обмениваемся дежурными приветствиями, иногда заходим за оставленными им посылками, но больше следим за жизнью квартала в интрасети.
В пермской высотке на улице Плеханова, где мне суждено было поселиться, я сначала тоже мало с кем общался, что немудрено: главным образом, мое пребывание в ней ограничивалось редкими часами и минутами сна. Тем не менее, я был в курсе происходящего за китайской дверью с незатейливым замком и «картонными» стенами, в отличие от стеклопакетов, бережно хранивших мой покой от уличной суеты, усердно пропускавшими все посторонние звуки: вибрацию мобильных телефонов; крики ссорившейся, а потом в бурном оргазме мирившейся семейной пары, со временем переродившиеся в плач ребенка; громкую музыку, звон бутылок и смешки молодежных вечеринок, обычно начинавшихся за полночь...
Огромный дом все дальше и дальше вторгался в мое личное пространство – через любопытных консьержей; почтовые ящики на целые этажи; стол, на который жильцы вываливали ненужные вещи, в том числе книги, регулярно пополнявшие мою библиотеку; оставленные на подоконниках общего пользования шприцы... «И они еще борются за почетное звание дома высокой культуры быта, а?» - вслед за Антоном Семеновичем Шпаком, героем Владимира Этуша из любимой с детства комедии «Иван Васильевич меняет профессию», мог бы я спросить, но не у немецкой овчарки, а у Найды, необъятной и одышливой собаки, на усыпление которой одна из вахтерш принялась было собирать деньги, но потом их успешно пропила.
Собака Найда отдыхает на козырьке подъезда . Фото - Сергей Терешенков.
Наконец, однажды, вышедши на лестничную клетку, я столкнулся с соседкой, которая мне популярно объяснила не только мои права, но и обязанности – от платы за услуги консьержа до уборки этажа. Соседку, иногда, кстати, также служившую вахтершей, я покорил своей исполнительностью и дисциплиной. Даже когда я уезжал надолго, она встречала меня на пороге квартиры улыбкой и с гордостью говорила: «Вот в Вас, Сережа, я никогда не сомневаюсь... всегда придет и заплатит... не то что некоторые... не достучишься!». Я опускал глаза, потому что постоянно вспоминал и снова забывал ее имя и отчество, и тихо говорил: «Спасибо».
Круг знакомств ширился. Уборку я перепоручил за небольшое вознаграждение пожилой соседке, за что мне до сих пор стыдно, хотя на общественные работы по дому у меня точно времени не оставалось. В ближнем магазине я приобрел – в отсутствие в квартире мест для сидения - два стула, а потом оказалось, что продавщица тоже живет в нашей четырнадцатиэтажке. Как-то на крыльце я встретил выглянувшего покурить Сергея Боталова, начальника Управления общественных отношений Пермской городской думы, помогавшего нам при организации «Гайдаровских чтений».
С появлением Ани мы активно стали использовать стол на входе, в основном для одежды и обуви, которые жалко было выбросить и особого смысла оставлять тоже не было, но - более всего - для сбора батареек, которые Аня относила в недальний «Хостел П», отправлявший их на переработку. Жители дома с энтузиазмом несли нам батарейки, так что маленькую коробку пришлось заменить более вместительной, но вот что делать с лампочками, которые оказывались там же, мы так и не придумали.
В последний приезд в квартиру на улице Плеханова я запаковал три огромные посылки в Петербург, а не очень нужные вещи вывалил вниз. Вероятно, они кому-то пригодились: пока я ходил до почты и обратно, стол опустел.
Однажды утром Аня, еще неделю остававшаяся в квартире, проснулась от разговора на лестничной клетке:
- А они-то еще живут? – спрашивала одна соседка.
- Почти нет, - отвечала другая. – Но Сережа-то зашел, попрощался и сказал, что уезжает в Германию... пока не отзовут.
Предыдущие части очерка:
Пермская обитель. История петербуржца Сергея Терешенкова, променявшего Европу на Пермь
Пермская обитель. Продолжение истории петербуржца Сергея Терешенкова, променявшего Европу на Пермь
Укол Пастернака. Пермская обитель - 4
Страсти по Курентзису. Пермская обитель - 5
Сергей Терешенков - о романтике «Пилорамы», мифотворчестве в «Перми-36» и извилистой дороге мечты
Сергей Терешенков - о Перми Великой, реке теснин, культуре и истории коми-пермяков
Сергей Терешенков – о курсах коми-пермяцкого языка, «гайдаровском следе» и связях Перми с Дуйсбургом
Терешенков - о проекте «Дедморозим», культурной революции в Пожве и наследии Субботина-Пермяка
Пермская обитель. Сергей Терешенков - о мономузеях Прикамья и актуальности Варлама Шаламова
Сергей Терешенков – о соляных битвах Прикамья, культурных и природных провалах и пермском Стиксе
Сергей Терешенков - о Татищеве, купеческом Кунгуре и славе Ермака
