26 октября в доме на улице Пушкина, 15 открылось сразу три специальных экспозиции, приуроченные ко дню памяти жертв политических репрессий – «Папины письма», «Прикамье. Репрессии. 1930-1950-е годы» и «За нашу и вашу свободу». Выставки были созданы активистами Пермского «Мемориала» и Мемориального центра «Пермь-36».
Одна из экспозиций – «Папины письма» – уже выставлялась в прошлом году в Музее советского наива и собрала много положительных откликов. В ней представлены письма арестованных и осуждённых по политическим преступлениям в 1930-40-е годы из разных лагерей ГУЛАГа. Многие материалы нельзя назвать иначе, как памятники человеческое воле. Они демонстрируют, как заключенные не только поддерживали связь со своими родными, но и пытались воспитывать своих детей, передавая им свою любовь и заботу.
Business Class приводит содержание писем одного из заключенных – Федора Алексеевича Евсеева.
Письмо первое. «Я убедился, что самые отчаянные головорезы отступали, теряясь перед знаниями»
«Мама, мамочка, Котик, Лёка, мои дорогие, хорошие, такие далекие, но еще более милые!
Вот уже который месяц продолжается кошмар. За что и почему, я так же мало знаю, как и вы. Верь, что даже помыслом я не виноват в том, в чем меня обвиняют, во всей этой дикой бессмыслице. Впереди есть луч надежды на встречу, если я физически выдержу.
Кате и Лёке спасибо за карточки, картинки на коробке, ириски и платочки. Только почему у Лёки поцарапан нос? Он шалит? Да платочки мне девать некуда: они чистые, а я и окружающие - наоборот. Пишу плохо, потому что рука болит и забинтована…
Я рад, что вы все здоровы, что Алеша и Катя хорошо учились. Я их поздравляю с похвальными грамотами и сильно буду надеяться, что и в последующем году они оправдают звание отличников. Твердо пусть дети запомнят, что знание всесильно, его не в состоянии отобрать никто: ни выслать, ни пытка, ни каторга. Я убедился, что самые отчаянные головорезы отступали, теряясь перед знаниями. И мелкая сошка из власть имущих теряется, злится на собственное бессилие. Поздравляю с началом нового учебного года, желаю…бодрости, здоровья, успехов».
Письмо второе. «Ты пишешь о свидании - брось эту мысль»
«Работа, тачка, кувалда, лом, кирка, лопата и скала- камень, камень без конца. Тяжело, не сгибаются кисти рук, трещат кости- 14 часов летом, теперь от темна до темна без выходных. Беспробудный сон, как кошмар, и снова встречаемое проклятиями утро. Ни книги, ни газеты… матершина, вонючая, дух спирающая, цинизм невообразимый. Вот все, что я имею. Ты пишешь о свидании - брось эту мысль. Человеку, не бывшему в таких условиях, знакомство с ними будет равносильно убийству. Я, если бы все только от меня зависело, и то я на свидание не согласился бы, жалея тебя и детей.
Ваше незнание этих условий сохранит хоть небольшой запас жизненной радости и бодрости. Все, что я читал и знал раньше об этом, обман и одурь. И все это ни за что…уже третий год.
На воле вообще многому не верится, но здесь кулисы жизни, а из-за кулис многое кажется и нелепым, и смешным. И вера в прежние кумиры исчезает, как дым. Здесь жизнь так обнажена, зверски элементарна и бессмысленна, что человеку на воле этого не понять: он привык гнаться за мыльным пузырем…»
Письмо третье. «О нас, как о чумных, избегают говорить»
«13 февраля в 14 часов ждал вас в Перми-2. Но или письмо не дошло, или поезд стоял за депо и вы не смогли его разыскать, так как о нас, как о чумных, избегают говорить. Представьте мое состояние: я был бы очень рад, если бы вы совсем моих писем с дороги не получили. Для вас было бы меньше беспокойства и огорчений.
Работа тяжелая, одышка, ревматизм дают о себе знать все сильнее. Но я не сдаюсь: ведь интересно, чем кончится эта свистопляска разнузданных инстинктов. Старость ли, или условия, но делают из меня философа типа стоиков. Отрекаясь от личных чувств и желаний, видишь все чрезвычайно отчетливо. Игра человеческих страстей под гром трескучих фраз кажется жалкой и смешной. Можно было бы «осчастливить» потомство чем-нибудь вроде «Записок из Мертвого дома», но к счастью этого потомства, писать и нечем и не на чем».
Выставка «За нашу и вашу свободу» повествует о диссидентах и правозащитниках, живших и боровшихся за права человека в советское время, а проект «Прикамье. Репрессии. 1930-1950 годы» позволит окунуться в региональную историю, узнать о быте и труде советских заключённых, о первых и последних «политических» лагерях в Пермском крае – Вишлаге и «Перми-36».
Письмо четвертое и последнее. «Я работал и жил по-честному, таким я или выйду отсюда, или погибну здесь»
«Я два раза почти умирал, но все-таки живу, не зная для чего: десять лет- срок для меня почти безнадежный. А за что- я не знаю. Если бы знал, было бы легче. Я не знаю, как восприняли мой арест дети, как ты им объяснила мое отсутствие. Я хотел бы, чтобы вы все мне поверили, что ни делом, ни помыслом не виноват я в той чепухе, которую городил следователь. Врагом народа никогда не был и не буду, хотя вся история со мной есть ничто иное, как попытка сделать из меня такового. Я работал и жил по-честному, таким я или выйду отсюда, или погибну здесь. Я знаю, как трудно вам живется, и от этого мне очень тяжело. Я не буду просить от вас ничего…»
